Заинтересованная названием книги четвероклассница спрашивает: "А "Мертвые души" - это страшная книга?". Нет, отвечаю ей, скорее смешная. Спектакль, показанный в Москве Екатеринбургским "Коляда-театром", поставлен по "страшной" поэме Гоголя...
Екатеринбургский «Коляда-театр» показал на гастролях в Москве «Мёртвые души»
Бричка Чичикова, дорога, тройка - движение всадников Апокалипсиса по долине мертвецов. Дорога петляет под бреговичевский похоронно-свадебный обряд In the deathcar: "В мертвой машине мы остаемся живыми". Мертвые кони несут живых мертвецов. "Вперед, Россия! Вперед, Селифан!"Чичиков Максима Чопчияна - не "титульной нации", чернявый, татарской крови. Все более и более укрупняющийся бес. Он же злобный Арлекин, где вместо одежды в ромбах - комбинезон из хохломы.
Вместе со Сганарелем - Селифаном, они вызывают из небытия на ужин нежить - статую Гоголя. Гоголь визионерски прозревает будущую Русь и словно бы дыханием смерти замораживает реальность.
Спектакль завершается фразой "А прокурор-то с испугу умер, завтра будет погребение", много раз повторенной. Гоголь сеет смерть, ужас, ужас через хохот.
Гоголь, приготовленный под погребение, переворачивается словно в гробу. Это и невозможно смешно, и невозможно страшно: Гоголь с испугу умер, испугавшись России, которую он увидел, разглядел, напророчил.
Народ, слуги просцениума, прикрепляют оловянные ложки ко лбу - все тут уникумы, все суккубы с экстрасенсорными навыками. У всех периодически отвисает челюсть с глухим стуком - как у зомби выходит из шарниров. Здесь бьют как целуют и целуют как бьют. Народ с ложками за пазухой.
Собакевич - оживший мертвец. Сергей Федоров играет ожившего Ельцина. Причем играет принципиально не пародийно, а вот так, словно бы ожил Борис. Живой Ельцин. С морализмом и презрительным прищуром. С криминальными ухватами, с партийным прошлым. Губернатор-парторг.
Плюшкин - Ягодин. Жуть. Нетопырь. Сосун. Вуйдалак. Апофеоз Родины-смерти. Россия, чье крайнее проявление, чья сердцевина - лагерь, зона.
Это не просто нищета, не просто плюшкинская скаредность, а тюремное нищенство, голодный гулаговский паёк. Нары, тряпье, лагерные прихваты. Плюшкин разворачивает липкие ленты для мух и вручает своей свите как ордена. Царь Мухолов. Царь Паукан. Пахан-креститель.
Крестит небрежно, не расщедриваясь. Он же моральный авторитет. Всё про всех знает. Он же вор в законе. Беззубый рот. Обледенелое, окостеневшее лицо. Руки висят как плети и, видимо, холодны как лед, мраморны. Давая поцеловать руку, Плюшкин обдает человека могильным холодом, вымораживает. Лагерный цинизм. Лагерное всезнайство. Тюремное равнодушие ко всему. Равнодушие. Равнодушие. Равнодушие. И да. Очень похож на того, что приходит - как и в спектакле - за Ельциным.
И потрясающая штука. Какая может быть только у Коляды. Коляда чувствует Гоголя как родного. Как и в "Башмачкине" в театре кукол, Шинель говорила человеческим голоском, искала Башмачкина. Как и в пьесе "Старосветская любовь" в финале проявляется невиданный гуманизм. И тут тема, которую только Коляда мог выудить из поэмы Гоголя.
Коробочка сходит с ума - изумительная работа Светланы Колесовой. В мире мертвецов, сосунов и нетопырей неожиданно родилась, зародилась живая душа.
Из хлопотливой помещицы моментально воплощается в старушку с рынка в затрапезном - узнаваемый тип забитой, заброшенной советской пенсионерки. Трогательная сумасшедшая, кликуша. Единственная из всех - кто хотя бы на миг задумался о том, что торг идет на человеков. Здесь торгуют людьми.
Она называет кучу неваляшек по именам. И моментально оживляет, персонифицирует, вочеловечивает эти никому не нужные мертвые души, эти матрешки, эту роту. Каждый из многих - уже не всякий, имеет имя.
Радуется, что душу мертвого супруга не продала, спасла от торговли дьявола. Это - прямо до слез. Ходит по мертвой земле одна живая душа. In the deathcar we're alive.
Источник
Комментариев нет:
Отправить комментарий